Перикл - Страница 51

Он продолжал, глядя на Аспасию:

— Афиняне — защитники всей Эллады. Наши корабли, наши воины, наше мужество мы противопоставляем персам, врагам Эллады. В союзе с нами — многие земли, острова и города. Иные из них, забывая о долге эллинов перед эллинами, готовы корысти ради предаться нашим общим врагам, ищут покровительства персидского царя или Лакедемона. Сами персы ищут союза с Лакедемоном и уже не раз получали помощь от него. Наши союзники участвуют в борьбе за свободу Эллады только деньгами, которые они, кто с большей охотой, кто с меньшей, вносят в казну Делосского союза. Кровь проливают афиняне, сыновей теряют в битвах афиняне, лютый гнев врага испытывают на себе афиняне, исправляют урон предательства и измены — афиняне. Никто не знает, когда боги сотворили землю Эллады, но все знают, когда Афины спасли её от гибели. Поэтому по справедливости мы должны назвать союз эллинских городов не Делосским, а Афинским! В руках нашей покровительницы Афины меч спасения и свободы Эллады!

У Перикла было это право — говорить о победах афинского оружия: он сам участвовал в битвах, на его мече — боевые зазубрины, в его щите — наконечники вражеских стрел и пробоины, оставленные вражескими копьями. Он — воин. Фукидид же — постоянный обитатель Пникса, здесь все его сражения — словесные, конечно, — и все его победы.

Слова Перикла о том, что меч спасения и свободы Эллады в руках Афины, вызвали гул одобрения и долгие аплодисменты. Перикл взглянул на Фукидида. Фукидид смотрел на него сквозь злобный прищур.

— Делосский союз мы будем именовать отныне Афинским союзом! — добавил Перикл масла в огонь. — Афинским союзом, возглавляемым Афинами!

Он вытер мокрое от дождя лицо, дождался тишины и сказал то, чего так ждала Аспасия и его друзья:

— Мы перевезём делосскую казну в Афины! Здесь ей место — в храме нашей покровительницы. — При этих словах Перикла Аспасия помахала ему рукой, Перикл же продолжал: — Мы знаем, что остров Делос охраняет Аполлон — там Латона родила его. Это священный остров. Но мы знаем также, что не так давно Делосом владели персы, как и многими другими островами Киклад. Всегда есть риск, что дел осекая казна однажды будет захвачена врагами, похищена из храма Аполлона — ведь мы и теперь доверяем охрану острова и казны только богу, а не боевым кораблям и воинам. Враги не чтут богов, и святотатство для них — не преграда для нападения на Делос. Мы перевезём казну в Афины!

Снова были крики одобрения. Права была Аспасия, когда сказала, что афинянам такое предложение понравится.

— И будем распоряжаться этой казной — для строительства новых боевых кораблей, для закупки оружия и продовольствия, для снаряжения военных экспедиций, для подготовки нашей молодёжи к будущим ратным делам, для утверждения боевого духа и преданности афинян общеэллинскому делу! Афиняне будут распоряжаться этой казной!

О чём бы он говорил теперь, когда б не принял совет друзей? Чем смог бы вызвать в сердцах сограждан такую бурю восторга? Что побудило бы Фукидида на необдуманный шаг — он вбежал на Камень и, стоя рядом с Периклом, который был спокоен и сдержан, как изваяние, принялся кричать, вертясь во все стороны и размахивая руками:

— Это воровство! Это грабёж союза, это нарушение его прав! Он хочет присвоить чужие деньги! — При этом Фукидид толкал кулаком в грудь Перикла. — Он вор!

Пникс сначала молчал, с удивлением наблюдая, как Фукидид, разгорячившись, изменяет всем ораторским правилам — бросается с кулаками на своего соперника, потом стал смеяться над Фукидидом и, наконец, возмутился его безумным поведением и стал требовать от эпистата и стражников, чтобы Фукидида стащили с Камня.

Фукидид отбивался от стражников, дважды вырывался из их рук и снова бросался к трибуне, но стражники всё же одолели его, подняли и унесли. Собрание, глядя на всё это, так развеселилось, что долго не могло успокоиться, но наконец вняло мольбам и угрозам эпистата, притихло, позволило Периклу продолжить речь, хотя её, по разумению Перикла, можно было бы уже не продолжать — победа была на его стороне, Фукидид же проиграл, и, может быть, только по причине своей несдержанности, неумения владеть чувствами. Несдержанность — не аристократическая черта. Агаты, лучшие, ему этого не простят.

— И вот ещё что, афиняне, — сказал Перикл в заключение. — Фукидид назвал меня вором, стало быть, и вас тоже только потому, что нам принадлежит исключительное право распоряжаться союзной казной. Скажу больше. — И тут Перикл почти слово в слово повторил то, о чём накануне говорила ему Аспасия: — Тот, кто отдал деньги добровольно другому, уже не может считать их своими. Такие деньги принадлежат тому, у кого они находятся. Так и с союзными деньгами, о чём я уже говорил: они отданы нам для того, чтобы мы, афиняне, защищали союзников от персов. Стало быть, эти деньги принадлежат Афинам! Вор, думаю, тот, кто попытается отнять их у Афин. Хуже того, отнявший деньги у Афин станет врагом всей Эллады, ибо вырвет меч из рук защитника Эллады перед лицом врага! — Этот вывод явился сам собой, по законам логики, без какого-либо предварительного умысла Перикла и, кажется, стал последним гвоздём, вбитым в гробовую крышку Фукидида.

Народ заорал:

— Изгнать Фукидида из Афин! Бросим остраконы против Фукидида.

«И поделом ему, — подумал о Фукидиде Перикл. — Давно замечено: кто бросается на правду, тот защитник лжи».

— Афиняне, теперь я спрошу вас: должны ли Афины, спасшие Элладу и стоящие на её защите, являть собой миру образец свободы, могущества, богатства и совершенства?