Перикл - Страница 81

— Правда, — ответил Анаксагор вяло, без всякой решимости.

— Ты сам составишь защитительную речь или тебе помочь? Мы позовём лучшего логографа, найдём всех твоих родственников, которые придут на суд и будут плакать, умоляя присяжных пожалеть и оправдать тебя.

— Всё это будет? Суд, речи, плачущие родственники, лица сочувствующих и злорадствующих афинян?

— Конечно.

— Нет! Нет, Аспасия. — Анаксагор закрыл рукою глаза. — Я не вытерплю всего этого, мне лучше умереть до того, как всё это случится.

— Ах Анаксагор. — Аспасия погладила старого друга по голове. — Твоя смерть нас очень огорчит. Мы станем считать себя виновными в том, что не защитили тебя. Хочешь, я сама составлю защитительную речь, тебе останется только прочесть её. Так немного — только прочесть. Я сумею разжалобить судей и убедить их в твоей правоте. Ведь я прочла почти все твои сочинения, ты знаешь, сам давал мне читать их, я объясню твоё учение как такое, которое угодно богам и людям, а обвинение в измене мы просто отбросим — ты так давно живёшь в Афинах, что стал афинянином больше, чем многие другие, которые родились здесь. Перикл сказал, что мне удастся составить такую речь. Ты позволишь?

Анаксагор не ответил.

— Я могу обратиться за помощью к Протагору, к Сократу, к Продику...

— Только не к Сократу, — сказал, немного оживившись, Анаксагор.

— Почему?! — удивилась Аспасия. — Сократ — твой друг.

— Он мой друг, конечно, но он ничего не понял из того, что касается моего учения об Уме, творящем мир из мельчайших семян, которые я называю семенами вещей. Однажды, это было давно, ему кто-то рассказал, что прочёл в моих сочинениях, будто причиной всему служит Ум. Он сразу же прибежал ко мне, стал хвалить меня, что я нашёл выход из всех затруднений, если утверждаю, что всему причина — Ум, ведь только Ум может устроить всё наилучшим образом, а не какая-то там вода, или огонь, или воздух, или даже обременённый страстями и потому обречённый на ошибки и неудачи бог... Он радовался и даже плясал, ликуя. Но потом, когда прочёл мои сочинения, которые выпросил у меня, вдруг изменил своё мнение о моём учении и стал утверждать, что всё в нём нелепо. Сократ не станет защищать меня, нет.

— Какой ты смешной человек. Он твой верный друг, хоть и не разделяет, как ты говоришь, твоё учение. Твоё учение — это не весь ты, а лишь часть твоих мыслей.

— Нет! — резко возразил Анаксагор. — Моё учение — это весь я. Кто отвергает моё учение, тот отвергает и меня. Не зови Сократа. И Протагора не зови, и Продика. Никого не зови. Я не доживу до суда, не хочу. Так я избавлю всех вас от хлопот: умер — и всё, со всеми это случается, и никто в этом не виноват — ни люди, ни боги. Нас убивает время. Оно и превращает всё в ничто — разделяет, размельчает, обращает в пыль... Нет, никого не зови, Аспасия.

— Хорошо. Я никого не стану звать. Но я уже пришла, я пришла, Анаксагор. Ты будешь жить и защищаться. Иначе я тебя прокляну. Ты должен знать, что, защищая себя, ты будешь защищать Перикла. Не предавай Перикла!

— Тебя и Перикла? — переспросил, хмурясь, Анаксагор.

— Да. За Зенодотом стоит Фукидид. И если хочешь знать жестокую правду, то не в тебе дело, не в твоём учении, не в твоих проступках, а в том, что ты — учитель Перикла, вождя свободных афинян... Дело только в этом. Не Зенодот хочет наказать тебя, а Фукидид. И не тебя он хочет наказать, а Перикла. Если ты друг Перикла, ты должен жить и защищаться. Если враг ему, если хочешь предать его — умри, я принесу тебе яду.

Он долго молчал, сидя рядом с Аспасией на скамье под тенистым деревом. Потом встал, вышел на освещённую солнцем тропу, обернулся к Аспасии и сказал:

— Я не предам вас. Но у меня нет сил. — Он медленно опустился на землю и лёг. Аспасия бросилась к нему, позвала слуг. Анаксагора унесли в дом, положили на кровать, дали холодной воды.

— Ничего, — сказал он Аспасии, — не пугайся, я ещё поживу. Напиши для меня речь. Я буду счастлив прочесть речь, написанную такой прекрасной рукой...

— Ах, старик, старик, — улыбнулась Аспасия, — тебе уже шестой десяток, а ты о прекрасной женской руке.

— До самой смерти буду любить твои прекрасные руки, — сказал Анаксагор и закрыл глаза, засыпая.

Этот старик, конечно, безбожник. Кто читал его сочинения — они свободно продаются в орхестре, — тот знает об этом. Богохульствуют все софисты: одни сомневаются в существовании богов, как Протагор, другие утверждают, что их никогда не было — так ответили бы, наверное, Фалес, Анаксимандр и Анаксимен, если бы их спросили, — третьи утверждают, что существование богов невозможно допустить даже в мыслях. Афиняне причисляют Анаксагора к софистам, хотя Сократ называет его философом, не мудрецом, а любителем мудрости, поскольку он не столько открывает новые истины, сколько собирает старые из любви к ним. Все эти благоглупости, будто небесные тела — только камни или куски раскалённого железа, принадлежат не Анаксагору, а другим мудрецам, например Анаксимену из Милета, у которого учился Анаксагор и который, в свою очередь, был учеником Фалеса и Анаксимандра. Все они — Анаксимен, Фалес и Анаксимандр — давно умерли, и, когда б Анаксагор не откопал их сочинений, никто, наверное, так и не узнал бы, что Солнце, Луна, Земля, другие планеты и звёзды созданы не богами, а возникли сами собой из пыли, из воды, из эфира, из огня и из всяких других веществ, которыми наполнен видимый и невидимый мир. Ум, говорит Анаксагор, придал всем этим веществам вращение, смешивая их и разделяя, отчего и возникли все предметы. Где какого вещества собралось больше, там и предмет тому соответствует — в золоте больше золотой пыли, в мраморе — мраморной, в железе — железной, в серебре — серебряной. Из соединения подобных частиц возникают определённые вещи, о которых можно сказать, что это золото, это серебро, это медь. Из смешения разнородных частиц — неопределённые вещи: грязь, пепел и всякое месиво — хаос. Возможно, что всё так и происходит. Но откуда взялись эти вещества, эти мельчайшие семена всего сущего? Не создал ли их всё тот же Ум, Разум, Нус или кто-то ещё, кого Анаксагор называет этими именами? Ум — сущность чистая, всезнающая, всесильная, которая ни с чем не смешивается, но всё творит. Если это так, то почему её нельзя назвать богом, ведь это всё равно, как её назвать, от имени, — если его менять, — сама сущность не изменится. И вот получится, что всё создал бог — и семена вещей, и сами вещи. И расположил их в мире так, как мы теперь видим: Земля у нас под ногами, а над головой — Луна, Солнце, подвижные и неподвижные звёзды. И всё происходит по воле бога: когда Земля становится между Солнцем и Луной, то наступает затмение Луны, когда же Луна становится между Землёй и Солнцем, то затмевается Солнце. Созданные богом, они движутся по воле бога и сообщают своим положением в небесах о божественной воле. И вот ещё что: если бог создал весь мир, то он мог создать и помощников, чтобы управлять этим миром вместе с ним, чтобы иметь досуг и отдых, когда это нужно, и не вникать самому во все дела, во всё разнообразие, творимое под небесами. Этих помощников бога мы тоже называем богами, он — главный, он их отец, как Зевс. Да он и есть Зевс, а все прочие боги — дети его.