Перикл - Страница 32

Всё было хорошо, но одного боги не учли — каждое новое поколение людей от безделья и пьянства становилось хуже предыдущего. И дух слабел, и тело становилось более хилым. К тому же, едва повзрослев, люди забывали мудрые наставления своих родителей, сочинения их не читали и в историю не заглядывали — всё пировали да веселились. Правда, жили они по-прежнему очень долго: сто лет у них длилось детство, сто лет матери вскармливали их грудью. Но, едва оторвавшись от материнской груди, они начинали хлестать вино, не зная меры. Как тут можно помнить о наставлениях родителей? И о богах они забывали, не слушались их, не приносили им жертвы, вообще не помнили их имён. Таким был серебряный век — не очень хороший, но и не слишком плохой. Зевсу, однако, эти новые люди не нравились, и однажды он так разгневался на них, что взял да и уничтожил.

Но без людей на земле стало совсем скучно: спустятся боги с Олимпа на землю, чтоб повеселиться, а там никого нет — только звери, птицы да всякие насекомые. Стали боги просить Зевса, чтобы он вновь населил землю людьми. Зевс внял их просьбам и опять создал людей — из древка своего копья. Естественно, что, возникнув из копья грозного бога, люди обрели могучую силу и воинственность. А воинственный человек сразу же хочет обзавестись оружием — чтобы воевать. В то время умели делать оружие только из меди — и меч из меди, и нож, и наконечник копья. И лемех для плуга. И дома тогда строили из медных кирпичей. Война стала постоянным занятием людей. Они воевали с утра до вечера и с вечера до утра, каждый день, много лет подряд и в конце концов перебили друг друга.

Но Зевс и на этот раз не оставил землю безлюдной, повелев богам соединяться со смертными женщинами. Так от смертных женщин стали рождаться герои — с виду люди, но с божественной кровью в жилах. Полубоги. Могучие, смелые, благородные, справедливые. Но и они прожили на земле недолго: одни погибли под Троей, куда их водил Агамемнон, другие сложили головы у семивратных Фив, третьи были погублены коварством своих соперников — так Клитемнестра убила славного Агамемнона...

Остались на земле только мелкие и ничтожные люди — несчастное пятое поколение, о котором Гесиод так сказал:

Если бы мог я не жить с поколением пятого века!
Раньше его умереть я хотел бы иль позже родиться.
Землю теперь населяют железные люди. Не будет
Им передышки ни ночью, ни днём от труда и от горя.
И от несчастий. Заботы тяжёлые боги дадут им...
Правду заменит кулак. Городам суждено разграбленье...
И не разбудит ни в ком уважения ни клятвохранитель,
Ни справедливый, ни добрый. Скорей наглецу и злодею
Станет почёт воздаваться. Где сила, там будет и право.
Стыд пропадёт. Человеку хорошему люди худые
Лживыми станут вредить показаньями, ложно кляняся...
К вечным богам вознесутся тогда, отлетевши от смертных,
Совесть и стыд. Лишь одни жесточайшие, тяжкие беды
Людям останутся в жизни. От зла избавленья не будет.

— Старик Гесиод всё это выдумал, — говорил Периклу Анаксагор, — и про богов, и про людей. Старикам всегда кажется, что прежде было лучше, и не зря кажется, прежде они были молоды, полны сил, всё им было внове, путь радостного познания жизни только начинался... Люди стареют и умирают, а человечество — нет. Путь в будущее у него бесконечен. С каждым шагом, с каждым новым поколением оно обретает новые знания и, стало быть, становится лучше, совершеннее, добрее, совестливее, справедливее. Не было золотого века — мы к нему идём. И, может быть, он уже наступил. Афины, кажется, тому доказательство.

— Мы купили мир и процветание, — ответил Анаксагору Перикл. — Мы пришли к нынешнему положению не в результате совершенства, а приобрели его за деньги.

— Тогда тем более боги здесь ни при чём, — сказал огорчённый словами Перикла Анаксагор: он не любил, когда Перикл столь упрощённо, без похвалы оценивал людей и события, хотя и знал, что в Перикле это напускное.

— Золотым век делает только золото, — усмехнулся Перикл, видя, что его учитель злится. — Боги здесь, разумеется, ни при чём. Они и вообще-то не имеют к нам никакого отношения — ведь это твои слова. Они, кажется, и вовсе не существуют. Всё — материя, а над нею — Разум, возникший, как возникает огонь, от удара камня о камень. Пламень всё сжигает, переплавляет, освещает, согревает, твёрдое делает жидким, жидкое газообразным. Достаточно, кажется, одного пламени, чтобы мир стал разнообразен. Верховный разум — не пламя ли, Анаксагор? Вот и сияющее солнце, бог мира и всего живого — только раскалённая каменная глыба — твои слова.

Присутствовавший при этом разговоре Фидий сказал, обращаясь к Периклу:

— Вели Софоклу выдать мне наконец золото, слоновую кость и самоцветы — каркас статуи уже готов, настало время облечь её в плоть.

— Подожди ещё немного, — ответил ему Перикл. — Ты видишь, что мы собрали плохой урожай, мало пшеницы и ячменя. Впереди голодное время, о котором пока никто не думает. Надо удвоить доставку хлеба из Скифии, из Ольвии и Пантикапея — как бы что-нибудь не помешало этому, враждебность Византия, штормы на Евксинском море или измена правителей на Боспоре Киммерийском и в Херсонесе. Надо проложить путь в Египет — на тот случай, если Скифия станет труднодоступной. И сейчас нам предоставляется такая возможность: царь Инар Ливийский поднял восстание против персов и призывает нас на помощь. Если мы выбьем персов из Египта и поставим там дружественное нам правительство, мы всегда будем с хлебом — плодородие нильской долины неиссякаемо. Царь Инар, желая видеть в нас своих союзников, уже послал нам сорок тысяч медимнов пшеницы, которую мы раздадим гражданам Афин. Инар помогает нам, мы должны помочь Инару, послать к нему наш флот и выбить из Египта проклятых персов. Лепить золото, драгоценные камни и слоновую кость на каркас статуи богини в голодный год — не самое удобное время, Фидий. Ещё немного подождём.