Перикл - Страница 19

Пока живы были мать и отец, Аспасия не знала мужчин, разве что по рассказам о похождениях юного Эрота, свитки с которыми она нашла в комнате братьев. Первый раз она легла в постель с мужчиной на острове Самос, куда её забросила судьба после бегства из Милета. Тогда при ней не оказалось ни обола, чтобы уплатить за ночлег и за хлеб. Этот мужчина приютил её, несчастную сироту, и держал запертой в своём доме два месяца, являясь к ней каждую ночь для любовных утех. Он думал, что преподал ей искусство любви, хотя на самом деле она, помня рассказы о похождениях Эрота, превратила самосца-грубияна в искусного любовника. А когда он ей надоел, сбежала из его дома. Впереди на пути в Афины было ещё много больших и малых островов, которые, говоря словами старого анекдота, пахли по-разному.

«Ты стала обыкновенной шлюхой, — сказала она себе однажды, — девкой, которая продаёт себя за ужин и за ночлег. И то, что ты бездомная сирота, тебя совсем не оправдывает. Хотя это судьба многих, но не твоя судьба». Эти мысли посетили её на Андросе, откуда до Пирея было два дня пути при попутном ветре.

Владелец торгового судна, следовавшего из Андроса в Пирей, взял её на борт, и после двух дней — и одной ночи, которой Аспасия расплатилась с владельцем судна, — она сошла на берег в Пирее, афинском порту. Владелец этого же судна отвёз её в Афины, к своей сестре Феодоте, которая жила в Керамике близ Дипилона и содержала порнею, публичный дом с двумя десятками не очень дорогих девушек, открытый ещё во времена Солона предками Феодоты.

Феодота была красавицей, и если продавала своё тело, то совсем не так, как её девушки, эти ласточки, зайчики, комарики, светлячки, милашки, факелочки, воробышки, пчёлки и тигрицы, как называла их Феодота, да и не только она — такие у девушек были прозвища. У самой же Феодоты было прозвище Слоновая Кость — так прекрасно, словно изваянное из слоновой кости, было её тело. Она выставляла его за большие деньги напоказ художникам и скульпторам, приходившим полюбоваться ею с толпами мужчин, которые, распалившись, отправлялись затем к её «зайчикам» и «милашкам». Она могла бы и не содержать порнею, но это была родовая собственность, от которой Феодота не могла бы отказаться даже в том случае, если бы захотела: эта порнея была такой же достопримечательностью Афин, как, скажем, храм Афродиты, и не могла переходить из рук в руки, как какая-нибудь игрушка — от перемены владельца всякая собственность, как известно, портится, а публичный дом тем более: там надо строго придерживаться старых традиций — ведь в искусстве любовных утех мало что меняется от века к веку, — надо соблюдать раз и навсегда установленный порядок, умело подбирать девушек и заменять достойными, когда красота их увянет, а любовный жар угаснет. Такое умение хорошо передаётся только по наследству, и тут закон требует владельцев порнеи не менять. И прабабка, и бабка, и мать Феодоты были гетерами, не просто потаскушками, которых в Афинах называют также «мостовыми», «ремесленницами», «подстилками», «бегуньями», «подметалками», «квашнями» и ещё десятком других имён. Гетера — это спутница, подруга, женщина дорогая, для избранных, состоятельная, умная и красивая, с которой можно не только развлекаться в постели, но и вести интересные беседы. Она в состоянии украсить собой любой симпосий, пир богатых и умных мужчин. Гетерой станет и дочь Феодоты, которой теперь лишь семь лет, — говорят, что Феодота родила её от стратега Кимона.

Феодота долго и внимательно разглядывала Аспасию, дважды обошла её вокруг, словно перед нею стояла не девушка, а изваяние, затем остановилась шагах в трёх-четырёх, взмахом руки отослала прочь брата и слуг и, когда они остались вдвоём на просторной, увитой плющом и виноградом веранде, сказала:

— Повтори, как тебя зовут.

— Аспасия.

— Хорошее имя. Ты и собою хороша. Очень хороша, — добавила она после краткой паузы. — И стройна, и красива лицом, и рост у тебя хороший. Афиняне не любят коротышек, низкорослых. Даже маленькие мужчины любят высоких женщин. Знаешь, как они говорят о высоких женщинах? — весело улыбнулась Феодота. — Они говорят: по высокой лестнице можно добраться до небес. Сколько тебе лет? — спросила она, внимательно вглядываясь в лицо Аспасии.

— Шестнадцать.

— Так, — облегчённо вздохнула Феодота. — Прекрасный возраст. Петь, танцевать умеешь?

— Умею.

— Играешь ли на флейте, на кифаре?

— Да, и на флейте и на кифаре.

— Умеешь ли читать?

— Умею. Читала и Гомера и Гесиода. — Про то, что читала рассказы о похождениях Эрота, Аспасия умолчала: возможно, Феодота захочет преподать ей несколько уроков искусства любви, поэтому не так уж плохо притвориться приготовишкой в этих делах. Учить учёного — радости мало, сам можешь показаться дураком. А неучёный благодарен учителю за каждое слово и тем несказанно радует его.

— Что умеешь ещё? — спросила Феодота.

— Не знаю, — простодушно ответила Аспасия.

— Хорошо, — не стала донимать Аспасию вопросами Феодота. — Сейчас мои служанки помоют тебя, причешут, накрасят и всё такое. Посмотрим, как ты будешь выглядеть в праздничном наряде... Уверена, что станешь неотразимой. — Хлопнув в ладоши, Феодота позвала служанок и повелела им отвести Аспасию в ванную комнату.

— Что у тебя в сундучках? — поинтересовалась Феодота, когда Аспасия уже вместе со служанками покидала веранду. — Покажешь мне потом?

Это был самый приятный вопрос: Феодота, задав его, тем самым как бы открылась — да, она женщина, обыкновенная женщина, любопытная, которой нравится заглядывать в сундучки и шкатулки других женщин, где хранятся наряды, украшения, благовония, пудры и мази, щипчики и пилочки, всякие мелочи, которые могут рассказать об их владелице больше, чем самые откровенные слова.