Перикл - Страница 18

— Остановись, — попросил Сократа Критон. — Твои слова, думаю, очень не понравились бы Периклу. А если ты произнесёшь их перед халкидянами, Перикл прикажет казнить тебя — ведь здесь идёт война и ты всего лишь солдат.

— Вот! — поднял указательный палец Сократ. — Ты сам подтвердил, что Перикл ожесточился душой и что он сможет казнить даже меня, своего друга.

— Я думаю... — Критон хотел сказать, что Сократ слишком много мнит о себе, называясь другом Перикла, но Сократ не дал ему договорить.

— Молчи! — потребовал Сократ. — И вникни в суть моего замысла: я хочу, чтобы Перикл влюбился, чтобы сердце его расцвело от этого сладкого чувства, чтобы он понял, как дороги могут быть друг другу люди и как может быть ужасна потеря, когда они лишатся друг друга, как много в жизни иного смысла, кроме того, что содержит в себе власть и подчинение, как много счастья в разделённой любви, а не только в победе и как нужно беречь всех, кто живёт одновременно и рядом с тобой, не только для них беречь, для их благополучия, и не столько для них, но и для себя. Для себя — прежде всего. Тогда многое изменится в Афинах и во всём мире, Критон.

— Это что-то новое в твоих мыслях, Сократ. Прежде ты делил весь мир на мудрецов и глупцов, на умных и невежд и считал, что всё зло — в глупости и невежестве, что глупые и невежественные достойны не только осмеяния, но и принуждения, ограничения их прав. Халкида затеяла бунт по глупости, по невежеству — так ты сказал бы ранее. И заслуживает кары. Потому что светоч мира — это Афины, а все враги Афин выползают из тьмы. Что-то изменилось, Сократ?

— Я люблю Мирто, — сказал Сократ, зажмурив глаза. — Я преисполнен нежности к ней. Я сгораю от желания поскорее жениться. И будь Перикл влюблён в Аспасию, он понял бы меня, он понял бы, почему я не могу оставаться в гарнизоне Халкиды, которая Афинам если и нужна, то как друг, а не как раб.

— Бедный, бедный Сократ, — пожалел друга Критон. — Я никогда не видел тебя таким. Но вот что ты забыл: влюблённый властитель выполняет волю не народа, и даже не свою, а волю возлюбленной... Ладно, — сказал он, помолчав. — Утром я пойду к Периклу вместе с тобой. Попробуем уговорить его, чтобы он, нарушив воинские правила, отпустил тебя в Афины к твоей голубке Мирто.

ГЛАВА ВТОРАЯ

У милетской гетеры Таргелии, говорят, было сто любовников-греков. Лишь совершив персидскую измену, которая во всех эллинских городах каралась смертью, любовники-греки покупали ласки обольстительной ионянки. Эта их измена была тем более страшна, что все они занимали в Милете и в Афинах видные государственные посты, были людьми влиятельными. Персидский царь был очень доволен красавицей гетерой и говорил, что она одна стоит целой его армии. Ведь это она добилась того, что совращённый её чарами Милет восстал против Делосского союза. Правда, Афины, возглавлявшие этот союз греческих городов, жестоко покарали изменников-милетцев, едва те заявили о своём отпаде от общегреческого военного договора, направленного против персов, и отказались вносить деньги в делосскую казну. Афиняне, примчавшись в Милет на кораблях, усмирили город, пленили и казнили изменников, установили свой порядок в полисе и, взяв золото и серебро, которое, как они считали, по праву принадлежало им, вернулись домой. Многие милетцы были разорены этим набегом афинян, лишились всех своих богатств.

Тогда-то и Аксиох, отец Аспасии, потерял своё золото, товары и корабли, а дети его, двое сыновей и дочь, разбежались по свету: старший сын уплыл в Египет и утонул во время шторма у входа в нильскую дельту, другой сын отправился на Кипр и погиб в стычке с пиратами, а дочь Аспасия после целого года скитаний по островам Ионии оказалась в Афинах.

Надо грести против ветра, чтобы спастись в шторм. Так учил своих детей Аксиох, когда на их пути возникали опасности и всякие другие препятствия. А ещё он говорил, что самая прочная победа над врагом достигается лишь тогда, когда враг становится твоим верным другом. Впрочем, эти мудрые советы он придумал не сам, а повторял лишь то, что уже было сказано другими. Недостатка в мудрецах Милет никогда не испытывал — мудрость поселилась в нём с первых лет его основания. Фалес Милетский известен во всём эллинском мире как философ, астроном, как один из Семи мудрецов. Он был современником и другом Солона Афинского, вместе с ним путешествовал по Египту и постигал древние тайны египетских жрецов. Это он, Фалес, первым сказал: «Познай самого себя» и «Во всём соблюдай меру», а Солон, кажется, лишь иными словами выразил то, что сказал Фалес, когда советовал: «Ничего слишком».

А после Фалеса Милет своей мудростью прославили другие философы, каких в Афинах тогда не было, — это Анаксимандр и Анаксимен. Анаксагор, который теперь живёт в Афинах, хотя родился не здесь, а в Клазоменах, в Ионии, был лишь учеником Анаксимена Милетского.

Анаксимандр учился у Фалеса, Анаксимен у Анаксимандра, Анаксагор у Анаксимена. Аксиох же, отец Аспасии, учился у всех мудрецов, как и все милетцы. Но очарование Таргелии затмило разум многих из них. Таргелия не училась ни у Фалеса, ни у Анаксимандра, ни у Анаксимена. Её наставником был Эрот. Она читала не сочинения философов, а истории о милетских похождениях бога любви. Их читала и Аспасия. Читала тайно, ибо они предназначались для юношей, а не для девушек. Тому, что такое любовь, им предписывалось учиться только у своих мужей — и это правило строго соблюдалось во всех греческих семьях. Строго, но всё же не под страхом смерти. Аспасия своими ушами слышала, как милетянки, подруги её покойной матери, весело хохоча, рассказывали такой анекдот: у одного милетянина постоянно дурно пахло изо рта; сам он этого не замечал, но кто-то из его друзей однажды сказал ему об этом; милетянин прибежал домой и стал кричать на свою жену, что она скрыла от него его ужасный недостаток. «Ведь ты же чувствовала мой запах? — упрекал он её. — Особенно когда я целую тебя!» — «Прости, но я думала, — ответила разгневанному мужу жена — и тут рассказывающие анекдот женщины принимались весело хохотать, — я думала, что так пахнут все мужчины». Материны подруги хохотали потому, что знали, как пахнут разные мужчины, а не только их мужья.