Перикл - Страница 9

Анаксагор с мольбой посмотрел на Перикла, и тот понял, в чём суть этой мольбы: Анаксагор просил Перикла, чтобы тот остановил Сократа, эту вечно зудящую язву, как он не раз говорил о нём Периклу, и даже грозился, что не станет посещать дом Перикла, если там окажется Сократ, это подобие собаки, зудящая язва, колючка в пятке и зубная боль.

Перикл помрачнел и вдруг сказал:

— Восстала Халкида, объявила о выходе из Делосского союза, отказывается платить форос, вносить свой вклад в делосскую казну, избивает и изгоняет наших переселенцев-клерухов, смещены все архонты, власть захватили самозванцы и враги Афин. Теперь я первым спрошу тебя, — обратился Перикл к Сократу, — ты — хороший солдат, который не раз уже брал в руки меч, когда Афины оказывались в опасности, и вот я спрашиваю тебя, как нам поступить с Халкидой?

— Если ты обращаешься ко мне как к солдату, то вот мой ответ: надо усмирить восставшую Халкиду и всю Эвбею, потому что это соседняя страна, там выпасаются стада нашего скота, там много другого добра, с которым нам не следует расставаться.

— Значит, военный поход? — спросил Перикл.

— Непременно военный поход, — не дал ответить Сократу Периламп.

— Да, — вздохнул Перикл. — Халкидяне захватили несколько наших военных кораблей, стоявших у них в порту, и убили всех гребцов и воинов.

— Значит, строительство на Акрополе начнём не теперь, — предположил Фидий, — а после похода на Эвбею.

— Нет, — ответил Перикл. — Ты возглавишь строительство и приступишь к делу теперь же. Софокл даст нужные деньги из казны, золото, слоновую кость и всё, что необходимо. Пригласите архитекторов, скульпторов, художников, философов и математиков.

— Зачем же философов и математиков? — спросил удивлённо Фидий.

— Во всём, что мы сделаем на Акрополе, как в пирамидах, о чём нам рассказывал Геродот, должны быть заложены величины и истины, которыми мы обладаем и которые являются наиважнейшими для человечества. Вот для чего нам понадобятся философы и математики. Пусть они подумают, как вложить смысл в геометрию храмов и скульптур. Книги истлеют или сгорят, а камни и металл, которые существуют извечно, переживут тысячелетия, как убеждают нас в том пирамиды. Спасибо тебе, Геродот, за эту мысль, — поблагодарил историка Перикл.

— Ты пойдёшь с нами в Халкиду? — спросил Перикла Сократ.

— Да, я пойду с вами, — ответил тот. — Мы должны покарать халкидян с той мерой жестокости, какую они заслуживают, убив наших гребцов, гоплитов и лучников. Никто не вынуждал их к этому: корабли были захвачены ночью, когда все мирно спали и никто не мог оказать сопротивления. Клерухов же избивали только за то, что они афиняне... Только я могу определить меру жестокости, с какой мы должны покарать халкидян.

— Свободны только афиняне, они танцуют свободно, а все прочие лишь повторяют движения афинян. Но поскольку этих движений много и они разнообразны, то другие, повторяя их, тоже чувствуют себя как бы свободными — нет, кажется, таких движений, какие невозможно было бы найти в танцах афинян, одно лишь удручает — последовательность движений должна быть той же. И, стало быть, все неафиняне — только марионетки афинян. Свободны ли марионетки?

— Разумеется, нет, — ответил Сократу Перикл, когда они после ухода гостей продолжили некогда прерванный разговор. — Разумеется, не свободны. Но тут ничего не поделаешь. Выпустив из рук нити управления, мы разрушим всё, в Элладе начнётся хаос, а это — начало гибели. Либо держать всех в напряжении и самим держаться, либо всё потерять: власть, свободу и, может быть, жизнь. Таков закон империи: несвобода в империи окупается всеобщей безопасностью и благополучием. Свобода приносит лишь вздох облегчения перед смертью.

— Но, может быть, лучше один раз по-настоящему свободно вздохнуть и умереть, чем долго жить в изнуряющем душу и тело напряжении?

— Пусть решение о своей преждевременной смерти принимает народ — тут нужна только его воля. Если же кто-то примет такое решение за него, тот станет убийцей. Отпустить Халкиду — сделать шаг к такому решению. Империя, конечно, рухнет, есть предел терпению и напряжению, но пусть это случится не по нашей вине. Да и не мы эту империю создавали.

— Для чего же памятник империи?

— Именно для того: только империи и можно поставить памятник, потому что у неё есть средства для такого памятника и потому что только она обладает высшим смыслом накануне неизбежной гибели. Дурно ли, хорошо ли, но пусть вспоминают о ней: она — высшее соединение совершенства и уродства, бога и человека. Всё прочее — пошлая игра провинциалов.

— Так вот каковы твои тайные мысли, — сказал Сократ.

— Я вынужден так мыслить. Не свою волю исполняю, но волю истории. Геродот сегодня хорошо сказал: «Сидящий на льве не может соскочить с него добровольно». Помнишь?

— Помню. Но ведь ты управляешь волей народа — это все видят.

— Но лишь в той мере, в какой он позволяет собой управлять. Телега сама катится только вниз, а вверх её надо либо тянуть, либо толкать, да и то, когда достаточно сил или если не слишком велика крутизна подъёма. Отпустишь телегу — и всё полетит в пропасть. Я ещё толкаю эту старую огромную телегу.

На сборы ушло три дня. На четвёртый день многотысячный отряд гоплитов и лучников направился из Афин к Ливанскому Рогу, затем на плотах и судах переправился на Эвбею, к Эретрие, откуда после короткой передышки двинулся к Халкиде, главному городу Эвбеи. Войско возглавил Перикл.