Перикл - Страница 86

— На Феодоту тебе не трудно взбираться, а на гору трудно.

Полигнот захохотал, хватаясь за живот, — такой солёной шутки от Аспасии он не ждал, забыл, что она была гетерой.

— Узнаешь Феодоту? — ткнул Полигнот пальцем в изображение Поликсены.

— Тебе не жалко? Она так страдает, — сказала Аспасия: о том, что умирающая Поликсена — это Феодота, она давно догадалась, невозможно было не узнать Феодоту в Поликсене.

— Пусть страдает. Страдать вечно на картине великого художника, а я великий, как давно определили афиняне, такое же, а может быть, даже большее счастье, чем радоваться в быстротекущей жизни. Так что пусть страдает.

— Ладно, пусть.

— Я, когда закончу эту картину, намереваюсь приступить к новой. На ней я изображу Навсикаю, прекрасную и юную дочь царя феаков Алкиноя, которая, держа Одиссея за руку, ведёт его в дом своего отца. Она нашла Одиссея на берегу, куда вынесло его разбитый корабль. Он измучен, оборван, лохмат — вот как я сейчас! — засмеялся Полигнот. — А Навсикая свежа, прекрасна, изящна, невинна... Если хочешь, ты станешь Навсикаей. Ты такова, какой вижу Навсикаю.

— Ах старый льстец, — добродушно пожурила Полиглота Аспасия. — Конечно, я соглашусь стать Навсикаей на твоей картине, но как бы не накликать на себя этим беду, как бы судьба Навсикаи не исполнилась на мне.

— Я понимаю, что ты предпочитаешь судьбу Афины, божественную судьбу, всеобщее поклонение, могущество и вечность. — Полигнот намекал на то, что Аспасия позирует Фидию для его Афины. — Но судьба может исполниться и противоположно — все во власти богов, но более — во власти людей, завистливой и неблагодарной толпы, которую так возвысил твой муж.

— Не станем продолжать этот разговор, — сказала Аспасия. — Итак, ты придёшь на суд.

— Да, — подтвердил Полигнот.

— И что скажешь, если тебя призовут в свидетели?

— А что надо сказать? — простодушно спросил Полигнот.

— Скажешь, будто Анаксагор не раз говорил, что вся его философия открыта ему богами, которые являлись ему во сне и учили его. А если она и противоречит чему-то, то только потому, что боги ещё не открыли ему всё до конца.

— Хорошо, я так и скажу. Думаю, что всё так и есть: боги ещё не до конца открылись Анаксагору, он ещё, если послушать нашего удалого Сократа, не добрался до глубины своей души. В глубине каждой души скрыты великие истины, подсмотренные там. — Полигнот ткнул пальцем вверх. — Верно?

Когда-то афинян судили только цари или старейшины, благородные люди. Они судили по обычаям или по произволу, потому что не было писаных законов. Первые писаные законы принадлежат Драконту и Солону. Законы Драконта были жестокими, кровавыми. Солон сделал их мягче и добрее, заменив во многих смертную казнь штрафом и изгнанием из города. Солон заменил суд старейшин судом присяжных, или судом гелиэи. Гэлиэей суд назвали потому, что он собирался, как правило, где-нибудь на площади, на солнечном месте, освещённом Гелиосом. Тогда в Афинах не было зданий, которые могли бы вместить в себя даже гелиастов одной филы — это пятьсот человек. Теперь же такое здание в Афинах есть — возле Пританеи. Правда, оно деревянное и на вид скорее напоминает конюшню, но укрывает от дождя, от жары, от ветра и пыли. В конце зала, противоположном входной двери, сделано возвышение для председателя суда и его секретаря, там же находятся два стола, на одном из которых стоит клепсидра, водяные часы, которые отмечают время, отведённое для выступлений обвинителям и подсудимым, на другом — урна, куда присяжные опускают после разбирательства чёрные и белые бобы: чёрные — за обвинение, белые — за оправдание. На этом же столе стоит эксинос, сосуд с документами, относящимися к суду.

Присяжные располагаются в зале перед возвышением. За ними, за деревянной перегородкой, устраивается публика. Обвинители, обвиняемые и свидетели произносят свои речи с возвышения, когда их вызывает туда из публики секретарь архонта, председателя суда.

Сначала в зал входят гелиасты — в дверях стражники выдают им свинцовые жетоны, по которым они после завершения суда получат свои два обола (по закону Перикла о вознаграждении магистратов). Потом входит публика. Все рассаживаются на деревянных скамьях. Суд длится с утра до вечера с двумя перерывами: во время первого перерыва гелиасты голосуют за или против обвинения, во время второго — за меру наказания, если подсудимый признан первым голосованием виновным. Во время перерывов секретарь подсчитывает количество белых и чёрных бобов, высыпав их из урны на мраморный стол. По результатам его подсчётов архонт-председатель объявляет о решениях суда: виновен или невиновен подсудимый, каково наказание, если подсудимый признан виновным. Суд длится не более девяти часов.

Первыми выступают обвинители. На суде Анаксагора это были Зенодот и Клеон. Зенодот, произнося обвинительную речь, то и дело обращался к секретарю суда с просьбой прочесть отрывок из сочинений Анаксагора, предварительно им же переписанный и хранящийся теперь в сосуде для документов на столе секретаря. Клеон прибегал к показаниям свидетелей, которые в один голос подтвердили, что Анаксагор переправлял письма в Персию, адресуя их то самому Артаксерксу, то его сатрапам. Свидетелями были капитаны торговых судов, ходившие в персидские порты Ионии и Египта.

Когда секретарь вызвал на возвышение Анаксагора, тот не смог подняться со скамьи — так он был слаб. Перикл поднял его и, держа за плечи, вышел с ним на возвышение.