Перикл - Страница 45

— Да?!

— Да. Она готовит себя для тебя. И поверь, никто не станет осуждать тебя, если ты расстанешься со своей женой и возьмёшь себе в жёны Аспасию. Все будут лишь завидовать тебе, даже твой злейший враг Фукидид, потому что такая женщина, как Аспасия, ему даже не приснится.

— Ты сводник, Сократ, — сказал Перикл.

— Да, сводник. Так многие говорят, да я и сам так думаю, потому что стараюсь сводить вместе красоту и красоту, ум и ум, истину и истину. Подобное само стремится к подобному, как утверждает Демокрит из Абдеры. И хотя Абдеры — город глупцов, этот Демокрит, кажется, прав: подобное стремится к подобному, как Аспасия стремится к тебе. На этом пути сближения есть, конечно, препятствия, и я стараюсь их убрать. Если всё лучшее соединится с лучшим...

— ...А худшее с худшим... — вставил слово Перикл.

— ...То мы получим... Да, что же мы получим? — остановился Сократ, прижав ладони ко лбу. — Ты совсем сбил меня с толку, не могу сразу сообразить.

— Мы получим огонь и лёд, свет и тьму, камень и молот, — подсказал Перикл, — мир разделится на враждующие половины, они сойдутся в борьбе и уничтожат друг друга, превратив ясное в неясное, разделённое в неразделённое. Но это, как сказали мне египетские жрецы, произойдёт через две с половиной тысячи лет. У нас ещё есть время порезвиться в своё удовольствие. А потом — хаос, из которого со временем снова возникнет всё. Но уже не для нас, Сократ.

— Не для нас этот мир будет уже через каких-нибудь пятьдесят — шестьдесят лет. А пока он наш. Будем веселиться.

Аспасия ждала их, стоя на крыльце дома. Яркий факел, укреплённый на колонне, освещал её. Она колыхалась в свете факела, как выплывающая на свет из мрака наяда — розовая, сверкающая камнями-самоцветами и золотыми украшениями, стройная, изящная, обворожительная.

— Это она? — почему-то шёпотом спросил у Сократа Перикл.

— Это она, — подтвердил Сократ.

— Это не видение? Она настоящая?

— Она настоящая!

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

В этот вечер Аспасия не стремилась вовлечь всех гостей в общую беседу, хотя такая беседа время от времени завязывалась сама: гости собрались такие разговорчивые, что и вино-то пили не ради удовольствия и веселья, а ради непринуждённой и шумной словесной перепалки. Вновь, как и в прошлый раз, когда Перикл впервые навестил дом Аспасии, её гостями были — тут, надо думать, Сократ постарался — Софокл, Анаксагор, Фидий, Протагор, Полигнот, Продик, Калликрат. Приехал с Саламина Эврипид, приглашённый Протагором, с которым его связывала многолетняя дружба и который в своих речах любил цитировать его трагедии, — Протагор ставил их выше трагедий Софокла, что, однако, не мешало Софоклу любить Эврипида, а Эврипиду — любить Софокла и радоваться тому, что дельфийская пифия соединила их имена в своём оракуле. Были ещё человек пять или шесть, которых Перикл не знал, но о которых ему потом рассказала Аспасия, — все молодые люди: два поэта, скульптор Иктин, которого пригласил себе в помощники Фидий, скототорговец из Пирея, его звали Лисиклом, и ученик Полиглота Парасий.

Когда пир был уже в разгаре, пришёл старик Дамон, некогда обучавший Перикла игре на музыкальных инструментах. Перикл встал, чтобы обнять Дамона и уверить его в том, что помнит и чтит его — много лет назад, когда Перикл был ещё совсем юн, Дамона изгнали из Афин за то, что он был сторонником тирании. Он прожил все годы изгнания в Коринфе, а недавно, когда Перикл был в Египте, получил разрешение Экклесии вернуться в Афины. Теперь они встретились.

— Не разучился ли играть на кифаре? — спросил Перикла Дамон, утирая слезу — внимание, проявленное к нему Периклом, растрогало старика.

— Нет, не забыл, — ответил Перикл, хотя уже много лет не брал в руки кифару.

Дамон не стал требовать доказательств, боясь, вероятно, узнать вдруг, что его ученик забыл всё, чему он усердно учил его: для старого сердца это сильный, невыносимый удар.

— Тебе приятно, что я пригласила Дамона? — спросила Перикла Аспасия.

— Приятно? Конечно, — после долгой паузы ответил Перикл: он молчал, словно прислушивался к своим чувствам, желая узнать, действительно ли ему приятно было повстречаться с Дамоном, который — этого Перикл не забыл — всякий раз, давая ему урок, твердил: «Красивая музыка облагораживает нравы». Перикл не знал, облагородила ли его нрав музыка, но он очень любил игру Дамона и так высоко ставил его искусство игры на струнных инструментах, считал его столь недостижимым для себя, что совсем не усердствовал в учении. «Музыку полезнее слушать, чем исполнять», — сказал он однажды Дамону, чем, кажется, очень огорчил его. Дамон, конечно, уже забыл об этом. Многое забыл и Перикл. Но встреча с Дамоном ему была приятна. Он чуть было не сказал Аспасии, что счастлив от встречи с Дамоном, но промолчал, понимая, что сегодня он счастлив каждому слову Аспасии, каждому её движению, каждому взгляду её прекрасных глаз, больших и продолговатых, как чёрные финикийские сливы. Любимая пригласила на пир его друзей — он счастлив, она пригласила незнакомых молодых поэтов — он счастлив, она пригласила скототорговца Лисикла — он счастлив... Перикл счастлив, потому что его солнце рядом с ним, потому что может вдыхать её божественный аромат, прикасаться к ней, слушать её и тайно желать...

Она сказала:

— Ты покоришь Народное собрание, если скажешь, как советовал тебе Сократ — он признался мне в этом, — отныне называть Делосский союз Афинским союзом: афиняне любят, чтобы всё значительное освящалось именем богини-покровительницы вашего города. Так ты нанесёшь первый удар Фукидиду, который намерен предать тебя суду остракизма.